– Вы никого и никогда не обсуждаете. Ни в глаза, ни за глаза. Сюда же относятся комплименты или замечания по внешности тех, кого вы встретите на территории Скрама. Вы не проявляете никаких эмоций и ни при каких обстоятельствах, даже если все сотрудники вдруг разденутся догола или начнут друг друга бить. Если ситуация вам покажется чрезвычайной, лучшее, что вы можете сделать – покинуть территорию компании.

– А как же тогда…

– Любые происшествия – не ваша забота. Для этого есть специально нанятые люди. Есть камеры, прослушка – все, что необходимо. Ваша задача – ассистировать Адриану Шагалову и говорить только тогда, когда того потребует он сам. Но, я так понимаю, вы знаете, в какие моменты, и в каком виде ему будет необходима помощь от вас. Далее. Вы не имеете права рассказывать кому-либо то, что услышите, работая в Скраме и с Адрианом Аароновичем. Все это – конфиденциальная информация, распространение которой будет караться крайне жестко. Общаясь с Шагаловым, вы не спрашиваете о том, как у него дела. Не делаете никаких любезных замечаний. По сути – вы тень, которая заговорит только тогда, когда прикажут. Вы не плачете. Не смеетесь и даже не зеваете. Что касается вашего внешнего вида. Вы не пользуетесь духами. Будьте аккуратны с теми средствами, которые применяете при чистке одежды – никаких резких запахов. Абсолютная чистоплотность.

Добравшись спозаранку на метро к офисному зданию, откуда обычно работники направлялись в мой бывший ресторан, я посмотрела на скромную металлическую вывеску возле бронированных, как мне сказали, стеклянных дверей.

«СКРАМ»

Собственный, отдельный вход к лифтам, которые ведут только на последние два этажа, двадцать четвертый и двадцать пятый. Именно там и базируется тот самый Скрам.

Действительно, это название не раз мелькало в новостях. Но самое странное, что в нашем ресторане, как я скоро это выясню, ни один из работников данной фирмы ни разу не появлялся. Никто, за исключением моего постоянного клиента и его телохранителя.

Адриан Шагалов.

Эта женщина, которую я встретила возле подъезда дома, где снимаю квартиру у своей же мачехи, показала его фотографию. На фото он тоже не смотрел в объектив. Он никогда и ни на кого не смотрит. Единственный раз был в тот день. В мой последний день работы в ресторане. После этого, вечером, я завершила смену и опустошила свой рабочий шкафчик. А через неделю, возвращаясь со свидания с Игорем, встретила Наоми Моро.

Ухватившись за большую металлическую ручку, я потянула дверь на себя. Она действительно бронированная – если смотреть на стекло в разрезе – толщина превышает мой кулак. Обычное стекло таким не бывает. Передо мной открылся скромный холл, где было всего лишь три двери – две из них были лифтами. Но чтобы попасть к любой из них, нужно было пройти пост охраны.

Вооруженной до зубов охраны. Двое мужчин в форме с пистолетами подмышками.

– Имя, – потребовал один из них, смотря на меня без интереса.

– Наталья Звонарь. Я в…

– Проходите, – мужчина не дослушав, кивнул в сторону одного из лифтов, к которым попасть можно было, только пройдя через специальные ворота. – Оставьте сумочку и все металлические предметы, – велел охранник, указав пальцем на корзину на тумбочке возле ворот. Я послушалась и прошла через обыск, мысленно порадовавшись, что в сумке не было сегодня ничего лишнего. Помня о приказах Моро, перед тем, как отправляться сюда, провела тщательную ревизию всего, что у меня было.

Поднявшись на двадцать пятый этаж, как мне велели охранники, и проходя уже через второй обыск, точно такой же, как был внизу, думала о том, почему согласилась на все это. Во-первых, деньги. Мне они катастрофически нужны. Мама с Никитой живут в нашем старом домике, где нет нормального отопления, окна тоже уже древние, через них каждую зиму жутко выстужаются помещения. Печь требует починки – прошлой зимой домик чуть было не сгорел и в этом году до осени надо сделать ремонт. К тому же, Никита требует маминого стопроцентного внимания, с его диагнозом взрослый должен быть постоянно рядом, а пока такой возможности нет, мама вынуждена и клиентов принимать, и за братом следить и прочее, и прочее. В этом же году его доктор посоветовала нам водить Никиту на уроки фортепьяно. Он внезапно проявил интерес к музыке – это редко бывает у таких детей. Но если случается, лучше нам уделить его новому интересу крайнее внимание. На все это нужны деньги, которых в Вельске не заработать. Мой отец отказался помогать своему родному сыну. Вообще сделал вид, что у него есть только дочь и сразу, как разошелся с мамой и переехал к Раисе, позвал меня к ним в Москву. Сначала я психовала, но потом согласилась. Моей семье нужны деньги и иного способа, как их добыть я пока не вижу. У Никиты будет лечение, будут уроки музыки, и будет уютный дом. Так же, как и у моей мамы.

Кроме этого, впервые переступая порог офиса Скрама, я размышляла о том, почему так сильно смутилась и даже испугалась вопроса о своей личной жизни. С одной стороны, какое дело этой Моро, есть у меня кто-то или нет? Но я…

В ту секунду мне вспомнились мужские глаза с бархатной кофейной радужкой. Мне почему-то не хотелось, чтобы ни Моро, ни мой новый начальник узнали, что у меня есть отношения с Игорем, сыном Раисы. Тем более, что отношений как бы и нет. Так, несколько бестолковых свиданий и пока полная неизвестность. Я скорее делала одолжение его матери. При чем тут новая работа? Не знаю. Я запомнила лишь смущение и дрожь своих рук, когда Адриан (я теперь знаю его имя) посмотрел на меня, и как потом его адвокат задала этот личный вопрос у меня на кухне.

Сейчас почти не волновалась. Возможно, это по той причине, что я знаю своего начальника немного другим и познакомились мы в другой обстановке. Где-то беспомощным, где-от загадочным, но это уже не будет первой встречей. Из холла, сразу после обыска, попала в просторное помещение, посреди которого стоял большой стол, разделенный на зоны для работников. Некие ячейки, отгороженные друг от друга стеклянными стенами. В каждой такой ячейке сидел человек. Эти люди увлеченно работали за компьютерами.

Ни на кого не смотреть, ни с кем не здороваться и не пытаться познакомиться. Я должна найти кабинет Моро и дождаться ее, она сама мне все здесь покажет, а до тех пор, я должна слиться со стенами. Стать невидимой и безмолвной тенью.

– Адриан, ты помнишь, что у нас с тобой уговор? Моро нашла ту девчонку, теперь ты должен поговорить с Гелашвили, – сказав это достаточно уверенно, Давид все равно внутренне замер в ожидании.

Конечно, Адриан его брат. Ко всему младший. Но это еще ничего не значит. Он всегда был себе на уме. Всегда, как сейчас, занят своими делами. Старший Шагалов смотрел на то, как брат в своем блокноте вырисовывает формулу за формулой. Секунды летели одна за другой, а брат все молчал и как всегда не поднимал глаз на собеседника. Его немощность, беспокойство – такое ощущение, лишь прикрытие для других людей. Он так и не дал себя отвести ни к одному специалисту. Ему не поставлен диагноз. Ничего. Сколько раз Давид пытался привлечь профессоров со стороны, чтобы те понаблюдали за его загадочным родственником и вынесли свой вердикт – они выносили. Каждый свой собственный, и так и не сошлись в едином мнении. Адриан с самого детства остался гениальным. Гениально упрямым. Но именно из-за его гениальности, Давид с матерью так и не научились им управлять. Слишком рано по причине, даже нет, скорее вследствие этой гениальности, мать попала в больницу с сердечным приступом. Тогда им понадобились деньги. И именно тогда, Давид впервые продал ум своего брата. С тех пор они попали в зависимость от Адриана. С тех пор именно он, молчаливо, безэмоционально управляет всеми окружающими, при этом не делая ничего.